Характер у Льва Толстого был непростой. Можно сказать, противоречивый. А если уж начистоту — скверный характер был у Льва Толстого.
Максим Горький приезжал в Ясную Поляну и подолгу гулял с графом по окрестным лугам, пытаясь выведать секреты писательского мастерства. Покинув усадьбу, они сперва обычно шли по дороге, после берёзовой рощи поднимались на холм. Тут делали передышку, Толстой выполнял пару физкультурных движений — махал руками и приседал, громко хрустя коленями; Горький отходил в сторону и закуривал папиросу. С холма открывался вид на реку, остов сгоревшей мельницы с чёрным колесом и старую горбатую иву. Другой берег, пологий и скучный переходил в сады, за ними виднелась красная крыша амбара и журавль колодца. Огороды перетекали в поля, лиловые и почти призрачные, на самом горизонте узкой полосой темнел то ли дальний лес, то ли там уже наливалась июльской грозой жирная туча.
После полудня начинало парить и настроение у Толстого обычно портилось. Горький подмечал и становился ласковым. Толстого это злило ещё больше. Хотелось пить, рубаха липла к спине, одолевали мухи. Лев мрачнел, прибавлял шагу, хлёсткой палкой рубил головы встречному репейнику.
Горький шагал следом и округлым баритоном бубнил в спину графу. Тот, не обернувшись ни разу, если и отвечал, то лишь междометиями. Пыхтел, фыркал и крякал. Горький не отставал, донимал ерундой, шутил и сам смеялся. Что-то спрашивал, не дождавшись ответа снова шутил и снова смеялся. Толстой шагал вперёд. Стрижи молча носились над лугом, запад темнел, оттуда ползла гроза.
— А вот, Лев Николаич, тот сон Анны… Тот сон, где карлик железо куёт и по-французски что-то…— Горький зло прихлопнул слепня на щеке. — Вот гадина, кровищи насосался…
На ходу вытер ладошку брезгливо о штаны.
— Так вот, очень хочу знать, Лев Николаич, каков символизм сна того? Сна Анны?
Граф вдруг остановился и резко повернулся.
— Знать хочешь? — мрачно спросил.
— Хочу, — растерялся Горький.
— Сильно хочешь?
— Да.
Толстой ухмыльнулся, почесал бороду и сплюнул в траву.
— Тогда не скажу.